«Дело № 26.429». Реконструкция исторической памяти*

Над разгадкой каких же государственных тайн трудились в синбирском штабе Панина (созданном для одоления пугачевского бунта) две комиссии, наделенные особыми полномочиями – Тайная следственная и Секретная?

Цели Тайной комиссии императрица Екатерина II определила в «Инструкции нашему генерал-майору Павлу Потемкину», данной в Санкт-Петербурге 11 июня 1774 года: «… при производимых допросах и следствиях поручаем вам главнейшим попечением: 1) узнать и открыть истинное познание о тех прямых причинах и междоусобной оных связей, кои произвели толикое зло в той части империи нашей, а особливо в яицких жилищах, яко первоначальном гнезде оного; 2) изыскать на месте лучшие и удобнейшие средства к совершенному искоренению тех вредных причин, и 3) изобресть новые и надежнейшие дляпереду положении, на которых впредь основать и установить поселянский порядок и повиновение возмутившегося яицкого народа».

Павел Сергеевич Потемкин – личность незаурядная. Входившему тогда в фавор Григорию Александровичу Потемкину он приходился троюродным племянником, отчего пользовался особым доверием. Но и его собственные заслуги велики. Выпускник Московского университета, литератор – переводил Руссо и Вольтера. Во время русско-турецкой войны 1768-74 годов обратил на себя внимание воинским мастерством. Значителен его вклад в усмирение пугачевского бунта и его разрушительных последствий. Позже был губернатором саратовским и кавказским. Активный участник дипломатической миссии, завершившейся подписанием Георгиевского трактата и добровольным принятием Грузии в состав Российской империи.

Возглавляемая им Тайная следственная комиссия в числе главных полномочий была наделена правом принимать явившихся с повинной, «обращать всех преступников к раскаянию, довести их к совершенному повиновению».

Секретная комиссия появилась вследствие чрезвычайных обстоятельств. 18 июля 1774 года в два часа ночи в Петербурге к Григорию Орлову, который тогда еще не утратил своего могущества, явился незнакомец, «Остафий Трифонов, казак, купец из города Курмыша на Яике». Подал письмо, где стояли подписи 324 яицких казаков, которые, «желая искупить свои вины», выражали готовность «сковать злодея и разорителя Пугачева вжелеза и колодки и доставить к вашей светлости». Но не даром, а чтобы «на каждого по стурублев золотыми империалами», кроме того – «прогонные деньги, на харчи и на водку». И чтобы им, казакам, «рыбною ловлею владеть по-прежнему». Момент был выбран удачно: всего неделю назад пугачевцы сожгли и разграбили Казань.

Среди прочих стояла подпись «раб и слуга Афанасий Петров Перфильев». Это был один из богатейших купцов, имел большие промыслы на Яике, вел крупную заграничную торговлю через Петербургский морской порт, поставляя красную рыбу, икру благородных рыб, рыбный клей. Перфильева знали в Сенате и Военной коллегии, он был представлен императрице. Уже во время пугачевского бунта он трижды приезжал в Петербург, и сановники высокого ранга получали от него сообщения о событиях на Урале. Никому и в голову не приходило, что по приезде в Берду он оборачивался «ближайшим другом» Пугачева, с самого начала бунта снабжал его деньгами, а в Петербург выезжал для разведки и распространения выгодных мятежникам слухов. Но все это выяснилось в октябре на следствии в Синбирске, а в начале августа ссылка на Перфильева вызвала доверие.

«Посланца казаков» представили императрице, она одарила его «кошельком с 200 золотыми червонцами, дорогими материями и галунами на платье супруге». И учредила Секретную комиссию. «Трифонову» было дано письмо, содержания которого никто не знал, а вскрыть его имел право только он один. Секретную комиссию наделили правом  останавливать любого курьера, даже посланного главнокомандующим, вскрывать и читать документы, которые он везет, требовать выдачи паспортов на любое имя. Но астрономическую сумму золотых империалов (более 20 кг весом), ради которой был сделан крупный заем в Соляной конторе, доверили не «Трифонову», а начальнику комиссии капитану Преображенского полка Галахову вместе с «Наставлением» – запечатанным письмом за подписью императрицы. Вскрыть его можно было лишь в крайнем случае. В Москве Панин «сопричислил» к этой комиссии майора Павла Степановича Рунича, испытанного в боях однополчанина, которого он хорошо знал. Рунич и стал хранителем золота и казначеем Секретной комиссии.

Был разработан план операции, согласно которому через каждый день пути к лагерю бунтовщиков (примерно через 70 верст) будет оставаться один гренадер. А на последнем этапе эстафеты «Трифонов» с деньгами поедет один. Вручив казакам «аванс», он вместе с ними и арестованным самозванцем приедет к Панину в Синбирск, где Пугачев будет сдан Тайной комиссии, а с казаками произведут окончательный расчет. Как мы уже упомянули в предыдущей статье («ДО» № 7), Панин отнесся к этой затее скептически, а Суворов постарался сразу же избавиться от лукавого «переговорщика». Дальнейшее известно: неустанно преследуемые Суворовым и Голицыным пугачевцы выдали своего главаря, а «Трифонов» с золотым «авансом» сбежал на ночлеге в 50 верстах от Синбирска. Упустившие мошенника офицеры Секретной комиссии прибыли в Синбирск. Страшась своей оплошности, предъявили Панину императорское «Наставление», предписывавшее оказывать им содействие. Зная безукоризненную службу Рунича, Панин офицеров не наказал, а объявил беглеца в розыск.

Секретная комиссия получила новое задание – охранять Пугачева, обеспечивать его безопасность, а затем и доставку в Москву. Майор Рунич и его подчиненные были его неотлучными спутниками-стражами, блюли как зеницу ока, кормили-поили, лечили и даже утешали, когда он впадал в депрессию. Таков был приказ.

Пытки на допросах не применялись. И не только потому, что самозванец и его «енаралы» и без того признавались, в лучших традициях разбойничьих шаек сваливая вину друг на друга. Пытки помешали бы выяснить истину – запуганный, замученный арестант был бы способен на любой оговор. А этого нельзя было допустить: имена назывались настолько громкие, что часть показаний Павел Потемкин выслушивал наедине, чтобы не дать разойтись слухам.

Пугачевский бунт разгорелся в год, когда Россия несла двойные тяготы двойного фронта – шла война с турками и поляками. Заговоров и интриг было предостаточно. Отлично известны были как «профессиональная непригодность» наследника Павла к управлению государством, так и его жажда власти. «Вижу, в какие руки попадет империя после моей смерти: из нас сделают провинцию, зависящую от Пруссии», – писала с горечью Екатерина. В такой обстановке следствие можно было доверить лишь особо надежным людям.

Генерал-майор Павел Потемкин оказался умелым следователем. Он сумел распутать интригу, которая не закончилась с бегством «посланца казаков Трифонова» от Секретной комиссии. Материалы «Дела № 26.429» наглядно показывают, что представляли собой главари «крестьянской войны», как ловко они разжигали недовольство и какую «волю» способны были принести народу.

«Пугачев еще не был передан Суворову и сидел пленником на Бударинском посту, когда капитан отряда калмыков Рычков привез туда арестованным главнейшего любимца самозванца Афанасия Перфильева». Оборотень Перфильев сразу же начал давать показания, не щадя Пугачева. Но про «Трифонова», письмо казаков к императрице и собственную подпись под этой грамотой он ничего не знал. Зато видел «посланного к Пугачеву от великого князя Павла Петровича купца Ивана Ивановича, которого привез какой-то башкирец».

«Один из старшин башкирских, по повелению моему, поймал самого главнейшего сообщника Пугачеву Канзафера, за которого заплатил я сто рублей и послал показанному старшине Кидрясу медаль, повелев ему искать оставших двух Кораная и Салаватку и обещав за каждого по ста рублей», – писал Павел Потемкин императрице. Кстати, Канзафер – сотник, Кидряс – старшина, люди отнюдь не бедные. Канзафер подтвердил, что он и есть тот башкирец, который привез к Пугачеву «посланца великого князя». Подробно рассказал об этом и Пугачев: «Иван Иванович приехал к нему в Уральские горы, назвал себя посланным от великого князя Павла Петровича, привез подарки – от его высочества шапки и сапоги, от ее высочества два камня. Громко свидетельствовал, что не Пугачев бунтует, а подлинный государь защищает престол».

Многие поверили и пристали к мятежникам. В конце мая купец «Иван Иванович» уговаривал идти на Казань, ибо государь-де цесаревич следует туда на помощь. Пугачев клялся, что именно поверив этому, сжег и разграбил город. После того как Михельсон разбил его под Казанью, снова явился «Иван Иванович». Перед толпою он говорил Пугачеву:

- Время теперь, батюшка, надежа-государь, ехать возвратно к Павлу Петровичу и объявить ему, что ваше высочество перешел с армией за Волгу, и чтобы поспешал с обещанною силою к тебе на помощь. Публично при всем народе самозванец отправил «купца Иванова» в Москву, высыпав ему из полы своей 50 рублей денег.

Тайная комиссия Павла Потемкина докопалась до истины: 10 октября в казанской тюрьме был опознан сбежавший от Секретной комиссии «Трифонов». Сидел он там «по причине отсутствия паспорта». На следствии выяснилось, что «купец Иван Иванович» и «посланец казаков Трифонов» – один и тот же человек. Только он не казак с Яика, а проторговавшийся ржевский купец ОстафийТрифонович Долгополов, бывший поставщик сена и овса в императорские конюшни. Письмо и подписи под ним – поддельные. А уж цесаревич Павел Петрович и зарубежные державы и вовсе не имеют к этому «заговору» никакого отношения. Вся цель хитроумной интриги – выманить у правительства крупную сумму денег и скрыться. Истратить краденое авантюрист Долгополов не успел: «привезен с деньгами и почти без утраты».

Наталья Гауз