«Государево око»

210 лет Эразму Ивановичу Стогову

Эразм Иванович Стогов (7.03.1797—29.09.1880)

В 1827 году при III отделении собственной канцелярии Его Императорского Величества, шефом которого был назначен Александр Христофорович Бенкендорф, было создано особое воинское подразделение — корпус жандармов. В его обязанности входили тайный сыск, борьба с инакомыслием, подавление массовых беспорядков. К каждой российской губернии был прикомандирован жандармский щтаб-офицер из доверенных лиц, обличенных особыми полномочиями.
Первый симбирский жандармский штаб-офицер, раздражавший излишним любопытством «сливки» местного общества, «хотел быть страшным и достиг общего презрения». В 1832 году он был отозван из Симбирска, и ему на смену прибыл майор Эразм Иванович Стогов (как установила краевед Ирина Смирнова, это был будущий дед поэтессы Анны Ахматовой). Его пятилетнее пребывание в нашем городе оставило заметный след в местной истории, принесло и самому Стогову заслуженную известность.
С первых же дней Эразм Иванович показал, что он вовсе не намерен подражать предшественнику. Начинающий писатель Иван Гончаров, приехавший в родной город, был удивлен поведением штаб-офицера: «Я думал, что он будет во все пристально вглядываться, вслушиваться и даже записывать, что от него все должны бегать и прятаться. Но к удивлению моему, я видел его окруженного толпою и мечущего банк в некоторых домах, в приемные вечера, обыкновенно в особой задней комнате, в облаках табачного дыма». Поинтересовавшись у губернатора, почему он так себя ведет, Гончаров получил резонный ответ: «Оттого он всегда в толпе, чтобы все смотреть и слушать: иначе как же он будет знать, о чем доносить».
Сам Стогов в воспоминаниях («Записки Э.И. Стогова») без ложной скромности оценил свое короткое пребывание в нашем городе: «В Симбирске я был по праву первым, и мое слово имело вес и значение. Я был доверенное лицо государя, от моего такта зависела моя сила, то есть общественное доверие и уважение...Я все знал, что творилось в Симбирске, но никто не знал, что я знаю, и поэтому принимали меня радушно, верили, что я не мелочный доносчик, но вместе с тем верили, что и затронуть меня очень опасно».
Симбирск в те времена был непростой город. Здесь жило «гордое, богатое, независимое и дружное дворянство», порой идущее на конфликт даже с губернатором. Оттого губернаторы часто менялись. При Стогове их сменилось трое, кстати, не без его участия. Посылая регулярно отчеты Бенкендорфу, Стогов давал подробную характеристику каждому начальнику губернии, четко формулировал настроения местного общества, предвидел назревающие конфликты и вовремя умел их гасить.
Спасая честь губернатора Загряжского, ссора которого с предводителем губернского дворянства князем Баратаевым грозила вылиться в грандиозный скандал, Стогов добился его скорейшей замены. Прибывший ему на смену Жиркевич держался на расстоянии от местной аристократии, не хотел «делить с ними удовольствия», до которых так охочи были симбиряне. Они платили тем же — не замечали его присутствия в губернии. Характеризуя губернатора государю, Стогов писал: «Жиркевича полюбить трудно, но нельзя не уважать честной его деятельности, его бескорыстия, к сожалению, я видел, что он не по дому пришелся в Симбирске». И Жиркевича перевели в Витебск. Губернатор Хомутов был всем хорош, но его жена как-то высказалась, что местное общество слишком мелко для нее. Симбирские дворяне, среди которых были Карамзины, Дмитриевы, Языковы, чьи имена известны всей России, простить ей этого не смогли. Чтобы наказать обидчицу, они все как один не явились на званый ужин, устроенный губернатором, а для потехи заставили своих кучеров на каретах весь вечер разъезжать под окнами губернаторского дома, зная, что всякий раз, заслышав стук колес, он будет готовиться встречать «гостей». Через месяц Хомутов уже был губернатором Вятской губернии, где не было столь спесивого дворянства.

Здание Симбирской удельной конторы. Открытка начала ХХ века

Николаевский (зимний) собор. Фото 1903 года

Много хлопот доставила Эразму Ивановичу начатая правительством реформа, по которой часть государственных крестьян передавалась удельному ведомству. Это явилось причиной бунтов и волнений в стране. В Симбирской губернии конфликт возник у губернатора Жиркевича с лашманами. На севере губернии, в Буинском и Курмышском уездах, росли прекрасные корабельные леса. В петровские времена их заготовкой занимались государственные крестьяне, подчинявшиеся адмиралтейству. Эта особая категория крестьян, называемых лашманами, была освобождена от воинской повинности и являлась относительно независимой.
В Симбирской губернии большинство лашман было из татар, насчитывалось их около 40 тысяч. Когда Жиркевич принял решение передать их удельному ведомству, лашмане села Бездна взбунтовались и захватили приехавших удельных чиновников. Губернатор решил стянуть в Бездну войска, и не миновать бы кровопролития, если б не тонкое знание Стоговым психологии взбунтовавшегося народа. Отправившись к лашманам в одиночку, он через своего агента договорился о встрече с зажиточной частью лашман. Обрисовав им страшную картину государева гнева в случае неповиновения, он уверил их, что возьмет под свою защиту и не допустит, чтобы кто-то посмел посягнуть на их национальные и религиозные традиции, чего особенно боялись лашмане. Таким образом, Стогов привел крестьян к порядку и покорности.

---

Стогов в Симбирске «не делал зла, а злоупотребления прекращал тихо, без шума»

---

Об этом узнали в Петербурге, и когда возник конфликт с раскольниками в соседней Саратовской губернии, на переговоры с ними правительство направило симбирского жандармского полковника Эразма Ивановича Стогова. И вновь обошлось без ненужных жертв. Призывая проявить милость к бунтовщикам, Стогов прежде всего видел в них несчастных людей, которым он был в силах помочь.
В начале 1830-х годов, после раскрытия заговора грузинских царей, в Симбирске находилась в ссылке грузинская царевна Тамара. Не зная русского языка, в чуждом окружении, царевна все дни проводила в слезах. По долгу службы Стогову приходилось навещать ее. Вид плачущей женщины выводил его из равновесия. Воспользовавшись приездом в Симбирск в 1836 году Николая I, он «решил сбыть с рук плаксу». Составил «пречувствительную» записку на имя государя о помиловании Тамары. Прочтя ее, граф Адлерберг с удивлением спросил: «Вы ей так сочувствуете?» Стогов промолчал, так как не решился ответить сановнику, что она ему надоела. Через четыре дня царевна Тамара в сопровождении жандарма уже катила в карете в Тифлис.

Николаевский (зимний) собор. Фото 1903 года

Находчивость Эразма Ивановича вызывала восхищение у его знакомых. Например, когда симбирские дамы узнали, что по случаю приезда императора в старом Троицком (Николаев-ском) соборе состоится торжественный молебен, они заполнили храм так, что яблоку негде было упасть. Стогов получил приказ освободить собор. Но как? Выгнать своих лучших помощниц, поставлявших ему все городские новости, — значит, навсегда стать их злейшим врагом. И он объявил, войдя в храм, что император изволит молиться в Никольской церкви, стоявшей неподалеку от губернаторского дома. Дамы поспешили туда, а пока возвращались обратно, молебен в соборе почти закончился.
Отличился Стогов и перед своим шефом, всесильным Бенкендорфом. Однажды во время облавы на воровскую шайку в его руки попал пистолет, на котором оказалась золотая надпись «Бенкендорф», и он с радостью вернул его законному владельцу. Оказалось, что тот потерял его во время атаки под Лейпцигом, а вор приобрел пистолет много позже на толкучке в Тамбове.
В Симбирске Эразм Иванович обзавелся семьей, женившись на Анне Егоровне Мотовиловой, а затем приобрел в собственность землю в Сенгилеевском уезде, основав село Золотиловку, в память о месте, где он родился (ныне это село известно как Стоговка, Кузоватовского района). Но жить здесь ему не пришлось.
В 1836 году по распоряжению Бенкендорфа он был переведен на должность правителя канцелярии к киевскому генерал-губернатору Бибикову, где и прослужил до 1851 года, сохраняя любовь к волжскому городу, который он считал своей второй родиной.
«Симбирск много дал мне счастливых дней, дал мне милую с ангельской душою жену... Я был на своем месте и по способностям и по характеру. Я был любим всем обществом, не делал зла, а злоупотребления прекращал тихо, без шума...Я много имел успехов и в Киеве, но уже не радовался; поэзия моя осталась в Симбирске...». Так писал он в своих «Записках», которые и в наши дни читаются с удовольствием. К тому же не часто история хранит воспоминания людей, принадлежавших к тайной полиции.