€ 105,46
$ 99,94
¥ 13,76
Хозяйка Киндяковской экономии
В истории нашего города есть имена, которым суждено быть всегда на слуху. Их носили незаурядные личности, воспоминания о которых тревожат воображение новых и новых поколений горожан. Такой символичной фигурой в Симбирске в конце XIX — начале XX веков была местная помещица и британская подданная Екатерина Максимилиановна Перси-Френч.
Безмятежное детство маленькой Кэтлин прошло в окружении любящих ее людей, в среде высокообразованной и богатой духовными традициями. Семья часто выезжала на заграничные курорты, где Кэтлин встречалась с отцом, а став постарше, подолгу гостила у него в их фамильном замке Монивей. Ей нравился порядок в обу-стройстве английской жизни, чего она не наблюдала в симбирском имении деда.
После отмены крепостного права финансовые дела Киндяковых пошатнулись. Александр Львович был стар для ведения дел, а после его смерти в 1884 году его наследница Софья Александровна не захотела вникать в хозяйственные проблемы и безоглядно проживала отцовское наследство. Умная, с твердым волевым характером, Кэтлин не могла равнодушно взирать на это. Когда ей исполнился 21 год (возраст совершеннолетия), она уехала в очередной раз к отцу и поставила условием своего возвращения передачу ей в самостоятельное управление киндяковского имения. Она хотела стать независимой и спасти пока не поздно «родовое гнездо» своих предков в России. Это было не капризом избалованной наследницы, а хорошо обдуманным шагом.
Родные сдались, и британская подданная Екатерина Максимилиановна, преодолев все юридические препоны, вернулась в Россию владелицей собственного имения. Оно было не маленьким: только одной земли более тысячи десятин. Опыта ведения дел у Екатерины Максимилиановны не было, но она внимала совету отца, писавшего ей: «Тебе следовало бы познакомиться с некоторыми из ваших помещиков, которые преуспевают, и узнать у них, как они ведут свое хозяйство. Не слишком огорчайся, когда не все удается, и утешай себя тем, что все в таком положении».
Начинающая землевладелица и не предполагала, какую ношу взвалила на себя. Кроме управления собственным имением, ей вскоре пришлось взять на себя хлопоты по управлению имением матери в селе Головино в Сызранском уезде, которое за долги чуть не ушло с молотка. В минуты отчаяния она писала родным: «Только в этом году я отправила все деньги в Головино для отдачи долгов, и погоня за деньгами должна вновь начаться для жатвы... Самые лучшие годы прошли, они были очень тяжелыми. Будет ли лучше моя вторая четверть века? Один Бог знает это! Несмотря ни на что, я стараюсь не терять мужества...».
Ее отец, после поездки в Симбирск на 25-летие дочери, писал ей из Англии: «Ты та особа, которую труднее всего выдать замуж... ты сможешь выйти замуж только за русского, так как будет трудно найти иностранца, который захотел бы похоронить себя в Симбирске. Мы опасаемся, что ты будешь тяжелым человеком, и белого дрозда (диковинку такую), который тебе нужен, трудно найти». Перси-Френч советовал продать все в Симбирске и навсегда уехать из России. Но его дочь, русская душой, рассуждала иначе: «Будучи уверенной в том, что в старости меня ждет покой и изобилие, я все же считаю своим долгом отдать земле, которая обеспечила мне их, будь то через мой труд или иным способом, все мои силы». К началу ХХ века хлопот по управлению собственностью прибавилось. В 1896 году умирает отец, завещая единственной дочери замок Монивей и дом в Лондоне.
В 1899 году, после смерти барона Стремфельдта (второй муж бездетной двоюродной бабушки Перси-Френч, умершей в 1893 году), она наследует дом-дворец в Тереньге, стекловаренный завод в Русской Темрязани, водяные мельницы на речке Крымзе и почти четыре тысячи десятин земли в разных местах Сызранского и Сенгилеевского уездов (всего же в Симбирской губернии за Перси-Френч числилось 13 тысяч десятин земли и 8 тысяч десятин леса). Новая полноправная хозяйка вскоре навела порядок во всех своих имениях, а любимая Киндяковка на зависть многим помещикам-мужчинам ее стараниями превратилась в богатую образцовую экономию.
На выставке 1908 года она получила высшую награду Главного управления земледелия — серебряную медаль за интенсивное ведение хозяйства. Вторая медаль досталась за персики, сливы и абрикосы, которые выращивались в киндяковской оранжерее. Наградами отмечались ее каракулевые овцы, бестужевский скот. На Всероссийской выставке коневодства, проходившей в Симбирске в 1912 году, похвальный лист получили упряжные лошади Перси-Френч. Удивительно было то, что при таком объеме хозяйственных подразделений ей удавалось держать в имении очень маленький штат служащих — всего 22 человека, которыми руководил сменивший Гельда молодой управляющий, «милый друг» хозяйки, М.П. фон Брадке, сын симбирского жандармского генерала.
В то время как большинство ее соседей-дворян беднело и разорялось, Екатерина Максимилиановна как никто другой прочно стояла на ногах. Она мало тратила денег на собственные нужды и часть свободных средств отдавала на благотворительность и меценатство. Помогала симбирским учебным и богоугодным заведениям. С начала 1900-х годов возглавляла Симбирское общество христианского милосердия и была попечительницей общины сестер милосердия общества Красного Креста, окончив для этого в 1897 году специальные медицинские курсы в Москве. В трудное военное и голодное время Перси-Френч принимала деятельное участие в открытии и содержании госпиталей, бесплатных столовых и раздаточных продовольственных пунктов в губернии. На фоне продолжавшейся войны и творившейся в стране неразберихи, она несколько раз лично ездила на фронт и в окопах раздавала посылки русским солдатам.
Покровительствовала Екатерина Максимилиановна и искусству. В 1903 году она купила в Симбирске на улице Московской один из престижных домов, бывший дом Ермоловых (ныне Облвоенкомат), в котором создала картинную галерею, впоследствии ставшую основой художественного музея, открывшегося в этом доме в 1920 году.
В 1910 году она стала членом Симбирской ученой архивной комиссии. Когда в 1912 году комиссия готовилась отметить 100-летний юбилей И.А. Гончарова, Перси-Френч заказала симбирскому архитектору Августу Шоде проект беседки-ротонды, которую и установила как памятник в своем парке, недалеко от дома, в котором часто у Киндяковых бывал писатель.
И как же горько было ей видеть как в революцию крестьяне и красноармейцы начали варварски уничтожать созданное таким трудом. В киндяковском имении по требованию Симбирского военно-революционного комитета в винном погребе была уничтожена собираемая годами коллекция выдержанных марочных вин (3000 бутылок). «Крушили и ломали все, что попадалось под руку, картины, мебель посуду, документы, одежду... Вырубали лес, уничтожали скот, крушили сельскохозяйственную технику», — писала она в те годы одному из своих английских знакомых. И ее чуть не постигла печальная участь. Четыре месяца продержали Екатерину Максимилиановну в симбирской тюрьме, пока соотечественники не добились высылки ее в Великобританию. Но жить в родовом замке, как мечталось, ей не пришлось. Родственники встретили хозяйку замка крайне недоброжелательно. Покинув холодную и чопорную, чуждую ей страну, Перси-Френч уехала на Восток, в китайский город Харбин, где в то время жило много симбир-ских эмигрантов, где ее все знали и любили. Поговаривали, что была и другая причина ее поездки в Китай. Там она надеялась узнать о судьбе М.П. фон Брадке, не веря слухам о его гибели в «ледовом походе» через Сибирь зимой 1918-1919 годов.
Умерла Перси-Френч в 1938 году в Харбине, оставив завещание быть похороненной в Монивее рядом с могилой отца, на ее надгробии высечены слова: «Последняя из рода Френчей». А в городе, где она провела большую часть своей жизни, о ней, последней из рода симбирских Киндяковых, напоминает копия Гончаровской беседки в Винновской роще и развалины того самого громадного винного погреба. Есть еще в областном Художественном музее чудом уцелевшие произведения искусства из ее частной коллекции.
Киндяковой и ирландского дворянина Роберта Максимилиана Перси-Френч — Кэтлин Эмилия Александра — родилась в Париже в 1864 году и после непродолжительного совместного проживания родителей оказалась вместе с матерью и гувернанткой Дженни Томкинс в Симбирске, в доме дедушки Александра Леонидовича Киндякова.
Безмятежное детство маленькой Кэтлин прошло в окружении любящих ее людей, в среде высокообразованной и богатой духовными традициями. Семья часто выезжала на заграничные курорты, где Кэтлин встречалась с отцом, а став постарше, подолгу гостила у него в их фамильном замке Монивей. Ей нравился порядок в обу-стройстве английской жизни, чего она не наблюдала в симбирском имении деда.
После отмены крепостного права финансовые дела Киндяковых пошатнулись. Александр Львович был стар для ведения дел, а после его смерти в 1884 году его наследница Софья Александровна не захотела вникать в хозяйственные проблемы и безоглядно проживала отцовское наследство. Умная, с твердым волевым характером, Кэтлин не могла равнодушно взирать на это. Когда ей исполнился 21 год (возраст совершеннолетия), она уехала в очередной раз к отцу и поставила условием своего возвращения передачу ей в самостоятельное управление киндяковского имения. Она хотела стать независимой и спасти пока не поздно «родовое гнездо» своих предков в России. Это было не капризом избалованной наследницы, а хорошо обдуманным шагом.
Родные сдались, и британская подданная Екатерина Максимилиановна, преодолев все юридические препоны, вернулась в Россию владелицей собственного имения. Оно было не маленьким: только одной земли более тысячи десятин. Опыта ведения дел у Екатерины Максимилиановны не было, но она внимала совету отца, писавшего ей: «Тебе следовало бы познакомиться с некоторыми из ваших помещиков, которые преуспевают, и узнать у них, как они ведут свое хозяйство. Не слишком огорчайся, когда не все удается, и утешай себя тем, что все в таком положении». Начинающая землевладелица и не предполагала, какую ношу взвалила на себя. Кроме управления собственным имением, ей вскоре пришлось взять на себя хлопоты по управлению имением матери в селе Головино в Сызранском уезде, которое за долги чуть не ушло с молотка. В минуты отчаяния она писала родным: «Только в этом году я отправила все деньги в Головино для отдачи долгов, и погоня за деньгами должна вновь начаться для жатвы... Самые лучшие годы прошли, они были очень тяжелыми. Будет ли лучше моя вторая четверть века? Один Бог знает это! Несмотря ни на что, я стараюсь не терять мужества...».
Ее отец, после поездки в Симбирск на 25-летие дочери, писал ей из Англии: «Ты та особа, которую труднее всего выдать замуж... ты сможешь выйти замуж только за русского, так как будет трудно найти иностранца, который захотел бы похоронить себя в Симбирске. Мы опасаемся, что ты будешь тяжелым человеком, и белого дрозда (диковинку такую), который тебе нужен, трудно найти». Перси-Френч советовал продать все в Симбирске и навсегда уехать из России. Но его дочь, русская душой, рассуждала иначе: «Будучи уверенной в том, что в старости меня ждет покой и изобилие, я все же считаю своим долгом отдать земле, которая обеспечила мне их, будь то через мой труд или иным способом, все мои силы».
К началу ХХ века хлопот по управлению собственностью прибавилось. В 1896 году умирает отец, завещая единственной дочери замок Монивей и дом в Лондоне.
В 1899 году, после смерти барона Стремфельдта (второй муж бездетной двоюродной бабушки Перси-Френч, умершей в 1893 году), она наследует дом-дворец в Тереньге, стекловаренный завод в Русской Темрязани, водяные мельницы на речке Крымзе и почти четыре тысячи десятин земли в разных местах Сызранского и Сенгилеевского уездов (всего же в Симбирской губернии за Перси-Френч числилось 13 тысяч десятин земли и 8 тысяч десятин леса). Новая полноправная хозяйка вскоре навела порядок во всех своих имениях, а любимая Киндяковка на зависть многим помещикам-мужчинам ее стараниями превратилась в богатую образцовую экономию.
На выставке 1908 года она получила высшую награду Главного управления земледелия — серебряную медаль за интенсивное ведение хозяйства. Вторая медаль досталась за персики, сливы и абрикосы, которые выращивались в киндяковской оранжерее. Наградами отмечались ее каракулевые овцы, бестужевский скот. На Всероссийской выставке коневодства, проходившей в Симбирске в 1912 году, похвальный лист получили упряжные лошади Перси-Френч. Удивительно было то, что при таком объеме хозяйственных подразделений ей удавалось держать в имении очень маленький штат служащих — всего 22 человека, которыми руководил сменивший Гельда молодой управляющий, «милый друг» хозяйки, М.П. фон Брадке, сын симбирского жандармского генерала.
В то время как большинство ее соседей-дворян беднело и разорялось, Екатерина Максимилиановна как никто другой прочно стояла на ногах. Она мало тратила денег на собственные нужды и часть свободных средств отдавала на благотворительность и меценатство. Помогала симбирским учебным и богоугодным заведениям. С начала 1900-х годов возглавляла Симбирское общество христианского милосердия и была попечительницей общины сестер милосердия общества Красного Креста, окончив для этого в 1897 году специальные медицинские курсы в Москве. В трудное военное и голодное время Перси-Френч принимала деятельное участие в открытии и содержании госпиталей, бесплатных столовых и раздаточных продовольственных пунктов в губернии. На фоне продолжавшейся войны и творившейся в стране неразберихи, она несколько раз лично ездила на фронт и в окопах раздавала посылки русским солдатам.
Покровительствовала Екатерина Максимилиановна и искусству. В 1903 году она купила в Симбирске на улице Московской один из престижных домов, бывший дом Ермоловых (ныне Облвоенкомат), в котором создала картинную галерею, впоследствии ставшую основой художественного музея, открывшегося в этом доме в 1920 году.
В 1910 году она стала членом Симбирской ученой архивной комиссии. Когда в 1912 году комиссия готовилась отметить 100-летний юбилей И.А. Гончарова, Перси-Френч заказала симбирскому архитектору Августу Шоде проект беседки-ротонды, которую и установила как памятник в своем парке, недалеко от дома, в котором часто у Киндяковых бывал писатель.
И как же горько было ей видеть как в революцию крестьяне и красноармейцы начали варварски уничтожать созданное таким трудом. В киндяковском имении по требованию Симбирского военно-революционного комитета в винном погребе была уничтожена собираемая годами коллекция выдержанных марочных вин (3000 бутылок). «Крушили и ломали все, что попадалось под руку, картины, мебель посуду, документы, одежду... Вырубали лес, уничтожали скот, крушили сельскохозяйственную технику», — писала она в те годы одному из своих английских знакомых. И ее чуть не постигла печальная участь. Четыре месяца продержали Екатерину Максимилиановну в симбирской тюрьме, пока соотечественники не добились высылки ее в Великобританию. Но жить в родовом замке, как мечталось, ей не пришлось. Родственники встретили хозяйку замка крайне недоброжелательно. Покинув холодную и чопорную, чуждую ей страну, Перси-Френч уехала на Восток, в китайский город Харбин, где в то время жило много симбир-ских эмигрантов, где ее все знали и любили. Поговаривали, что была и другая причина ее поездки в Китай. Там она надеялась узнать о судьбе М.П. фон Брадке, не веря слухам о его гибели в «ледовом походе» через Сибирь зимой 1918-1919 годов.
Умерла Перси-Френч в 1938 году в Харбине, оставив завещание быть похороненной в Монивее рядом с могилой отца, на ее надгробии высечены слова: «Последняя из рода Френчей». А в городе, где она провела большую часть своей жизни, о ней, последней из рода симбирских Киндяковых, напоминает копия Гончаровской беседки в Винновской роще и развалины того самого громадного винного погреба. Есть еще в областном Художественном музее чудом уцелевшие произведения искусства из ее частной коллекции.
По материалам исследований Ирины Смирновой.
Фото Алексея Сытина.