«Совершенно покорил своих слушателей…»

12 апреля 2013 года исполняется 190 лет со дня рождения великого русского писателя-драматурга Александра Николаевича Островского. Свыше полутора столетий живут на сценах российских театров герои его пьес. Первая и одна из самых известных «Банкрот, или Свои люди - сочтемся!» была впервые представлена слушателям в Симбирской губернии.

Именно слушателям, потому что 25-летний коллежский регистратор Московского коммерческого суда Александр Островский, еще не драматург и не классик, читал пока не напечатанную пьесу людям, которые хорошо знали быт его героев.

«Бледный, высокий, тонкий, с большим лбом и совсем прямыми белокурыми волосами, молодой человек… Островский развернул рукопись, пригладил ее рукой, поправил правые уголки листиков, чтобы легче было перевертывать, прочитал действующие лица, с небольшими комментариями, и начал читать своего «Банкрота». Читал он превосходно… Окончив первый акт, он медленно поднял глаза, слегка взглянул на всех и даже без словесных похвал, которые поднялись вокруг него, увидел, что совершенно покорил своих слушателей», - вспоминает одна из слушательниц Вера Воронина.

Фотопортрет из собрания Российской Национальной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина сделан в 1856 году, всего через шесть лет после описанных событий. Как видим, Вера Воронина точна и наблюдательна, она даже отметила привычку Островского закладывать руку за полу фрака.

Вернемся к событиям зимы 1849 года, когда Самсон Силыч Большов, его приказчик Подхалюзин и прочие колоритные персонажи «Банкрота» были впервые явлены самим автором жителям Симбирской губернии. 14 января 1849 года коллежский асессор Александр Островский взял в Московском коммерческом суде двадцатидневный отпуск. В качестве частного поверенного вместе с приятелем литератором Эдельсоном он отправился в Симбирскую губернию для устройства дел помещицы Екатерины Хардиной, будущей супруги Эдельсона. Екатерина Хардина унаследовала от отца имения, которыми по доверенности управляла ее мать. Предстояли родственные денежные взаиморасчеты между наследницей, ее матерью и дедом, сызранским купцом 2-й гильдии Мясниковым. Процедура включала и хлопоты по продаже имений. За составление условий и реализацию договоренностей взялся частный поверенный Александр Островский. Юридические подробности сделок - не тема нашей статьи, отметим лишь, что за почти месяц пребывания в Симбирской губернии - ее уездных городках Сызрани и Самаре - решить дело не удалось. Завершать хлопоты довелось младшему брату будущего драматурга Михаилу Островскому, служившему с 1848 года коллежским секретарем канцелярии Симбирского губернатора.

В Поволжье назревали значительные для экономики Российской империи события - более трех десятилетий велось заселение степей Заволжья государственными и удельными крестьянами, росло производство хлеба, складывались новые формы товарно-денежных отношений.

В год приезда Островского в уездном городке Симбирской губернии Самаре было всего немногим больше 14 тысяч жителей, из них почти 3 тысячи – купцы, из 1600 домов лишь 62 каменных. А всего через два года, в 1851-м, маленькая Самара стала центром новообразованной губернии, и началось то, что вошло в историю России как «хлебный бум Заволжья».

Захватив в поездку рукопись пьесы, над которой Александр Островский работал три года, он хотел увидеть, как примут ее люди, знакомые с описанными событиями и характерами не понаслышке, живущие среди таких, как его герои. Пьесу читали в одном из самых просвещенных домов Самары, у Ворониных. Глава семьи – заслуженный чиновник, награжденный знаком «за ХХ лет беспорочной службы». Его сын Николай – юрист, член земского суда. Четыре дочери – Надежда, Евгения, Софья и Вера – прекрасно образованны. Евгении мы обязаны сведениями о приезде Пушкина в Оренбург за материалами о пугачевском бунте. Младшая, Вера, стала литератором, публиковалась в столичных журналах, именно она подробно описала премьеру будущего великого драматурга - чтение им «Банкрота». В Симбирской губернии Островский провел более трех недель.

Успех окрылил начинающего автора. В декабре того же 1849 года Островский читает «Банкрота» на вечере у профессора Московского университета, историка и журналиста Михаила Погодина. «Народу собралось много – литераторы, артисты, ученые. Ждали Гоголя. Всем хотелось услышать обещанную хозяином литературную новинку - комедию «Банкрот», сочиненную совсем еще молодым человеком, скромным служащим Коммерческого суда… Шумный успех и на этот раз сопутствовал чтению. В гостиной то и дело вспыхивал смех, раздавались одобрительные возгласы. Во время чтения неожиданно вошел Гоголь. Он оперся о притолоку двери, да так и простоял до конца чтения. Позднее графиня Ростопчина передала Островскому присланную Гоголем записку с его впечатлениями от «Банкрота»: «Самое главное, что есть талант, а он всегда слышен».

Мнение Гоголя разделяли не все. Осенью того же 1849 года комедия «Банкрот» («Свои люди - сочтемся») была запрещена драматической цензурой к постановке. Напечатанная в журнале «Москвитянин» с учетом цензурных требований, она вновь была запрещена для сцены.  «Напрасно печатано, играть же запретить!» - наложил резолюцию лично Николай I. Судебное начальство немедленно предложило Александру Островскому подать в отставку. Первые постановки состоялись лишь в 1861 году, при этом по настоянию цензуры в финал пьесы пришлось ввести дополнительный персонаж - квартального надзирателя. А постановка в первоначальном виде была разрешена лишь в 1881 году.

Что же так разгневало высокопоставленных цензоров? Прежде всего, достоверность образов. Государственный деятель, выдающийся литератор, юрист Анатолий Кони писал: «Мне не раз, слушая и видя многое, что совершалось и говорилось в суде, приходилось спрашивать себя: «Да не отрывок ли это из какой-нибудь неизвестной мне комедии Островского, разыгрываемый опытными любителями?»

«Банкрот» потому и вызвал бурное негодование влиятельного купечества и чиновничества, что сюжет его повседневно «разыгрывался» в судах. Ложное банкротство, с помощью которого Самсон Большов хотел уклониться от уплаты долгов по кредитам, стало массовым явлением к великой радости взяточников.

«Ба! Знакомые все лица!»- подтвердит и наш современник, увидев финал пьесы. Там приказчик Лазарь Подхалюзин, который только что на глазах публики дочиста обобрал своего хозяина, да еще и обманул сообщника-стряпчего, обращается к залу: - А вот мы магазинчик открываем: милости просим! Малого ребенка пришлете – в луковице не обочтем.

Волжские впечатления и наблюдения навсегда вошли в жизнь Александра и Михаила Островских. Первое чтение «Банкрота» - старт Александра в большую литературу. Михаил Николаевич поднимется по ступеням государственной службы от помощника Симбирского губернатора до министра госимуществ и члена Государственного совета. Не раз поможет брату преодолеть цензурные препятствия.

А в 1856 году Александр Николаевич отправился в поездку по Волге от Нижнего Новгорода до Саратова. Волга - постоянный действующий персонаж его произведений, и личные встречи с актерами театров в приволжских городах были для драматурга очень важны. 27-29 мая помечены его письма к друзьям и родным из Симбирска. Из всех мест города, связанных с творчеством Островского, значительнее всего, конечно, Новый Венец. В здании Присутственных мест, где находились губернское правление и казначейство (ныне Сельхозакадемия), не бывать просто не могли. Аллеи Венца в сознании нескольких поколений читателей и любителей театра слились с образами героинь «Бесприданницы» и «Грозы».

В 1882 году праздновался 35-летний юбилей литературной деятельности Островского. Гончаров поздравил драматурга письмом: «Вы один достроили здание, в основании которого положены краеугольные камни Фонвизин, Грибоедов, Гоголь. Но только после Вас мы, русские, можем с гордостью сказать: «У нас есть свой русский, национальный театр. Он по справедливости должен называться «Театр Островского»».

Наталья Гауз