Сергей Хестанов: «Экономика растет, но только формально»
Фото: Эльмира Кобина
– Ситуация в экономике стабильна?
– Если попытаться коротко описать, что происходит в российской экономике, то это стабильность, достигнутая сильным затягиванием поясов на всех уровнях – и на уровне федерального бюджета, и на уровне региональных бюджетов, и на уровне бизнеса, и на уровне граждан.
В первой трети 2000-х годов в России сформировалось такое явление, как «голландская болезнь». Еще в 50-е годы 20 века на голландской территории Северного моря нашли газ. Начали его добывать, продавать… На страну полился «денежный дождь». Местная валюта сильно подорожала, и заниматься большей частью производства в Голландии стало невыгодно, выгоднее было купить товары из-за границы. В стране развивалось два направления бизнеса. Первое – это добыча газа и все, кто это обслуживает. Второе – это внутреннее потребление.
Примерно то же самое пережили мы, с той поправкой, что у них – газ, а у нас – нефть. Тоже рубль укрепился, тоже умерла значительная часть промышленного производства, и бурно развивалось два направления – продажа сырья (плюс смежные отрасли) и внутреннее потребление.
Мы годами, почти десятилетиями, жили в условиях высоких цен на нефть. Но они снизились – к настоящему моменту примерно в два раза. То есть если раньше цена колебалась в районе 100-120 долларов за баррель, то сейчас она около 50 долларов.
Официально у нас около 30% бюджетных поступлений приходится на нефтегазовую отрасль. До падения они составляли 52%. Но эти цифры не учитывают связанных отраслей, которые сами ничего не экспортируют, но либо работают на экспортеров, либо так или иначе тратят деньги, заработанные экспортерами. И если такие сектора экономики учесть, то вклад нефтегазового комплекса в российский бюджет составит уже около 60%. Естественно, в таких условиях двукратное падение экспортной цены просто не могло не сказаться на всей экономике в целом.
«Мы тоже, начиная с четвертого квартала 2016 года, формально растем, но все понимают, что этот рост рисованный. По большей части это законные манипуляции Росстата»
Если говорить про финансовый сектор, то придет время (я считаю, лет через десять), когда работа Эльвиры Сахипзадовны по отзыву лицензий у неблагонадежных банков будет изучаться как пример хорошего антикризисного управления. С точки зрения того, что удалось сделать, пока это вполне хорошие решения. Надо понимать, что эти решения принимаются в условиях, когда денежный поток упал в два раза, тогда как для государства чувствительно даже 20-процентное падение.
В текущем состоянии экономики, в принципе, мы можем пребывать довольно долго. То, что происходит сейчас, очень напоминает СССР в начале 80-х годов, когда экономика еще формально росла. Мы тоже, начиная с четвертого квартала 2016 года, формально растем, но все понимают, что этот рост рисованный. По большей части это законные манипуляции Росстата, который этого и не скрывает: когда он опубликовал данные за четвертый квартал прошлого года (очень сильно затянув с этим), то честно признался, что менял методику расчета. Это однозначно говорит о том, что к росстатовским цифрам надо относиться осторожно. Тем более Росстат подчинили Минэкономики…
– Какие сферы экономики больше всего подвержены колебанию валютных курсов?
– Валютный курс влияет на все, даже на то, что далеко от него, через структуру потребительской корзины. Официально треть потребкорзины составляют импортные товары (для горожан – до 40-45%). И ребенку понятно, что если доллар скакнул вверх, жди роста цен.
Внутри продовольственного ритейла спрос сильно сместился в эконом-сегмент. В 2015 году мне довелось побеседовать с Дмитрием Потапенко (экс-управляющий сбытовой сети «Пятерочка», управляющий партнер Management Development Group Inc. – Прим. ред.). И он объяснил, что до осени 2014 года бОльшая часть продовольственного ритейла приходилась на средние по стоимости товары. Сейчас спрос сместился в более доступный сегмент.
Раньше большинство покупателей приходило в магазин по следующему принципу (кстати, маркетологи очень активно пользовались этим фактом). Есть так называемые якорные товары. В продовольственном ритейле это тушка курицы. Если цена на нее человеку нравится, он покупает в этом магазине что-то еще. Маркетологи вычислили эти товары и намеренно снизили наценку на них, повысив наценку на остальные.
Сейчас народ стал хитрее. Он покупает не сразу, а только после сравнения с ценами в других магазинах. В результате эта маркетинговая стратегия перестала работать, что подтверждает: народ затянул пояса и согласен потратить время для того, чтобы купить там, где подешевле.
– В свете проводимой политики импортозамещения в какой степени, по вашей оценке, внутренний рынок России способен обеспечить себя сам?
– Может, сейчас крамольную вещь скажу, которая сильно разойдется с вашими ожиданиями: я считаю, что импортозамещение – глупость, которую придумали пропагандисты. Не нужно импортозамещение на рынке, это идиотизм. Нужно развивать несырьевой экспорт.
«Не нужно импортозамещение на рынке, нужно развивать несырьевой экспорт»
Перед Великой Отечественной войной товарищ Сталин поставил задачу – заняться импортозамещением натурального каучука. Тогда искусственную резину делать не умели, и для всех ответственных вещей применялся каучук натуральный. Это тропическое дерево настолько нежное, что даже в Абхазии не смогли его приживить. Поставили задачу импортозамещения и нашли аналог каучуку: оказалось, что в стебле одуванчиков тоже есть каучук. Представьте, сколько их надо было вырастить, чтобы собрать нужное количество сока!
В конце концов, эту идею забросили, изведя тучу государственных денег.
Нужно просто понимать, что в современном мире одна страна сделать все не может. Да и не нужно. Нужно делать то, что ты умеешь делать лучше, продавать это, а на вырученные деньги покупать то, что другой делает лучше. Все!
К тому же многие вещи делать в России невыгодно.
Импортозамещение – чисто пропагандистская утопия, которая даже скорее умеренно вредит. Те же помидоры: сезонные у нас имеет смысл выращивать, несезонные выгоднее купить турецкие.
Нам надо заниматься несырьевым экспортом, чтобы так сильно не зависеть от цен на сырье. Слава богу, достаточно стран, которые никогда никаких санкций не поддержат.
– У вас бизнес есть?
– Личный? Нет.
– Не вели никогда?
– Вел. И как в страшном сне об этом вспоминаю. Некоторое время я был миноритарным акционером, мне принадлежало 6% акций небольшого пищевого производства – производства фруктового наполнителя. Я одновременно был и главным инженером, и главным технологом. Я столько знаю про подделку некоторых продуктов питания, что некоторые из них не ем в принципе. Кстати, соки советую пить всего двух видов – либо томатный (единственный сок, который подделать дороже, чем сделать натуральный), либо яблочный с мякотью в стеклянных банках. Все остальные лучше не пить (смеется).
Бизнес – это жутко тяжело. У нас любят козырять низким НДФЛ – мол, у буржуев он под 47%. Это правда. Но в этой правде есть лукавство. Лукавство в том, что выдергивают один налог и козыряют им. А совокупная налоговая нагрузка в России выше, чем в Германии. По подсчетам Всемирного банка, в Германии она составляет около 47%, а у нас – около 55%.
Вторая гигантская проблема – это административная рента. Это все формальные и неформальные затраты, которые вынужден нести бизнес, чтобы выполнить административные требования. В любой европейской стране – Австрии, Германии, Чехии, Венгрии, Болгарии – требования мягче.
Наши чиновники сначала создают барьеры, а потом получают мзду за то, что закрывают глаза на нарушения. А чтобы были нарушения, они придумывают такие правила, которые выполнить нельзя либо безумно затратно.
«Наши чиновники сначала создают барьеры, а потом получают мзду за то, что закрывают глаза на нарушения. А чтобы были нарушения, они придумывают такие правила, которые выполнить нельзя либо безумно затратно»
Пока ситуация не изменится, в России получается выжить либо очень крупному бизнесу, который на федеральном или региональном уровне сращивается с властью, либо настолько мелкому, что он никому не интересен, вплоть до тех, кто работает в тени. А середины практически нет. У нас либо «Газпром» – «Лукойл» – Сбербанк – «Роснефть», за которые я спокоен (смеется), либо что-то такое мелкотравчатое, что работает иногда даже вообще без регистрации. (В то же время в большинстве развитых стран с хорошим уровнем жизни населения до половины ВВП создается в сфере малого и среднего бизнеса).
И, к сожалению, это быстро не поменять. Когда в 1990-е годы я занимался бизнесом, я трудился в три раза больше, чем сейчас, а доходы имел совсем невысокие.
– Во что вкладывать деньги?
– Инвестиционные решения зависят от того, какую цель нужно получить. В молодости надо сознательно рисковать, даже зная, что иногда потеряешь, ради того, чтобы, может быть, из всех инвестиций какая-то принесла сверхдоход. Чем старше человек, тем меньше у него должно быть рискованных активов. В идеале к моменту выхода на пенсию их должно быть ноль. Это идеальный теоретически взгляд на управление личными финансами. А управление личными финансами – вполне развитая отрасль.
Поскольку я уже не сильно молод, для меня на первом месте сохранность. БОльшая часть моих личных денег – это валютные активы – депозиты, ценные бумаги, в том числе за рубежом. А в 90-е годы и в первую половину 2000-х я бОльшую часть своих денег держал на бирже, покупал акции. За десять лет, с 1998 по 2008 год, в валютном выражении российские акции подорожали в среднем в 13 раз. Не знаю, сколько зарабатывали в то время злоумышленники, которые наркотиками торгуют, но подозреваю, что они столько не зарабатывали (смеется).
Считаю, что в обозримом будущем людям, для которых на первом месте сохранность, приоритет имеет смысл отдать именно валютным вложениям. Потому что любые экономические трудности в нашей стране будут решаться через девальвацию рубля.
Читайте также: